Рассказ о снегирях
Мостик через старицу услужливо выгнул спину, приглашая
меня на другой берег, туда, где стоят притихшие в солнечных тёплых осенних
лучах тополя. Сбросившие листву, стоят они гордые, свободные и почти красивые, к
небу в приветствии вскинув ветки. Небо радуется дружбе с островком, оно накрыло
его воздушным покрывалом голубым, какое бывает только в межсезонье, когда осень
уже пожила своё, накопила опыт, а зима где-то на подходе. Ни единого облака
нет, и в этом особая стать последнего октябрьского дня. Седые стволы тополей
прорисовываются чётко; какая-то необъяснимая таинственная чистота висит в
воздухе, отчего заходится в радости возвышенной сердце.
Очаровывает красотою своей старица; всё лето мутная, вода
сегодня чистая, будто родниковая, и такая же, конечно, студёная. Спокойная,
словно уснувшая, вода завораживает: цветные, как в калейдоскопе, камешки виднеются
на дне, еле заметно покачиваются в танце водоросли, да нырнувшие и
задержавшиеся на мелководье красивые листья тополей и ветлы, как рыбки, не отпускают
от себя взгляд мой.
Морозу доверившись ночью, преобразилась старица к утру,
прикрывшись лёгким ледовым панцирем у берегов своих и у столбиков железных
мостика; на солнце закраины блестят, украшенные пузырьками воздушными. Особая
фантазия у пузырьков этих; благодарно принимают они свет утренних пока ещё
неярких солнечных лучей, блестят, наслаждаясь светом и тишиной… Сверху мелкие
воздушные пузырьки видятся причудливыми рисунками, фантастическими зверьками. Иногда
со дна срываются пузырьки, ударяются о тонкую ледяную прозрачную плёнку на
воде, растут, передвигаются сбивчиво, словно выход наверх ищут, и,
растворившись, исчезают внезапно.
Можно с мостика послать старице привет; достаточно качнуться
и наблюдать, как потревоженная вода плещется о края ледовой полоски. Вон, как
радуется старица раннему гостю!
Сразу за мостком принимает и ведёт меня вглубь
островка тропинка, давно мне знакомая. Водила она меня здесь зимой, петляя меж
замёрзших тополей, игриво прятала за ними же первые весенние цветы, летом улиток
скрывала под листьями, а то и хвалилась множеством бабочек и букашек-таракашек,
видеть которые фотографу в радость. Сегодня же, свободная от травы, тропинка и
сама не прячется, и возможность даёт увидеть кое-где задержавшиеся на
стебельках одинокие листочки, необычные в своём осеннем состоянии. Бурые и
коричневые, бледные и ещё не утратившие зелёный цвет, как ладонь человека развёрнутые,
а то и свёрнутые в трубочку, немногочисленные летние посланники мечтают дожить
до зимы, снег чтоб увидеть, снежинкам порадоваться. На полянке, где нет
деревьев и больше простора, листья красуются в солнечных лучах, оттого цвет их
ярче, будто только что осень подновила свежими красками.
Яблоньки-дички плоды предлагают свои крохотные, в две
горошины размером и очень вкусные, сладкие прямо-таки после первых заморозков.
Калина здесь же встречается, но, былую красоту потерявшая, притихшая и скромная
стоит, ненавязчиво птицам рекламирующая ягодки, оставшиеся после сбора урожая
людьми.
Пенькам роль нашлась в осеннем спектакле: приглашают они
меня присесть на минутку, чтоб разглядеть получше топольник поздней осенней поры,
подумать о чём-нибудь прекрасном на свежем воздухе, не холодном ещё, не
морозном. Никак мимо не пройти, не устоять перед соблазном подыграть
собственным мыслям; надо подождать Красную шапочку – пойдёт же она сегодня к
бабушке, понесёт любимые ею пирожки…
Не идёт девочка, не несёт гостинец; другой дорогой,
наверное, пошла, прочитав сказку про себя и злого волка. Я сегодня здесь гуляю,
меня осень в гости пригласила, сюрприз, возможно, приготовить не забыла. Так не
раз уже бывало; нужен осени молчаливый собеседник, слушать тишину умеющий и её
понимающий.
Но что это? Никак, птичка поёт чуть в сторонке на тополе! И хоть
ветки совсем не густые, никого не видно, как ни стараюсь я певунью отыскать. В
другой раз в том не было бы ничего удивительного, если б не октябрь, а
сентябрь, со мною по топольнику гулял. Не синица нежно тенькает, не сорока
стрекочет грубо, не воробей – откуда быть у него такому голосу – знаки мне свои
подаёт.
Спой ещё, прекрасная птичка, спой! Порадуй голосом своим, а
уж я попробую увидеть тебя, полюбоваться, и, если догадки мои подтвердятся,
восхититься возвращению твоему в края наши. И знать буду – примета жива такая,
— что через две недели снег ляжет белым покрывалом окрест, и начнётся зимняя
жизнь с чистого листа. Зима всегда приходит вслед за снегирями, а снегирь-то от
меня пока ещё и скрывается, наблюдает; похоже, обживается. И хорошо,
птичка-невеличка, красавица лесная, оставь мне место в душе для фантазии. Утром
морозным мы встретимся с тобой в парке на аллее зимней, и ты согреешь сердце
моё появлением своим. Никакая птичка здешняя сравниться красотою со снегирём не
может, да и в пении уступит с первой же ноты.
Минута проходит, другая, третья; стою я, не двигаясь, словно
поможет уловка моя птичку обхитрить. Ан, нет, не настала пора предстать ей
предо мною; а когда пожелает, так и появится на ветке где-нибудь поблизости. Может,
это и есть сюрприз?
Зови меня, тропиночка, зови; знаю – непременно к другому
рукаву старицы приведёшь, там роднички из берегов бьют, угасающую жизнь
ключевой водой наполняют. Водоём небольшой; прячется он от посторонних глаз в
глубине островка, и лишь узенький ручеек убегает в большую речку, сначала в
старицу попадая, а оттуда в Ануй.
Первый экзамен на пути своём сдаёт ручеек поблизости от
родничков; его бобры перегородили ветками, обозначив территорию и демонстрируя
трудолюбие своё. Много раз диву давался, как это бобры догадываются деревья
валить так, что попадают они точно к месту будущей запруды. Но ручеёк им
обуздать не удалось; пробивается он сквозь преграду, вырывается из плена, журчит
весело и устремляется вперёд, старице не давая зацвести.
Несколькими метрами выше, там, за плотным ивняком, есть
своеобразная чаша; осенними дождливыми буднями наполняется она водой, затем
сковывает её мороз по краям ледяной коркой, и почти до середины зимы прячутся
там от глаз людских дикие утки.
Утки и сейчас там могут плавать, поэтому крадусь я осторожно
сквозь заросли, чтоб не спугнуть осторожных птиц; может, и сфотографировать
получится. Но куда там, разве природу перехитришь – в нескольких шагах от меня
взлетает с шумом из-под куста утка, делает полукруг и скрывается за деревьями.
Однако же успеваю восхититься красотой её полётом и желаю ей дольше оставаться
охотниками незамеченной.
Ни к чему осторожность теперь; подхожу я к бережку, к воде
спускаюсь… и сердце моё ликует! Вот он, сюрприз осеннего островка! Здесь морозец
накануне ночевал, в благодарность покрывалом ледяным листья опавшие укрыл, да и
воздушные подводные пузырьки попутно заморозил. Сказочно ювелирная работа
получилась — глаз не отвести и не перевести дыхание; действительно, сердце
замерло в груди! С ветлы хаотично нападавшие листья бережок украсили, будто
природа крестиком вышивала, а укрывший тоненьким ледком мороз в точности контуры
их повторил.
Поближе ко мне – я легонько касаюсь пальцами, — три листка
ветлы с вечера рядышком лежали, а четвёртый на себе держали; так и вмёрзли они.
Даже фантазировать не приходится – чеканка по серебряной пластинке; и солнце,
тени-полутени добавило, подкрасило светом картину, отчего она выиграла многократно.
Здесь не только пузырьки; есть ледяные линии-разводы, словно мороз переделывал
черновой свой набросок, а потом отложил, да так и не закончил задуманное,
оставил на потом, как это бывает у творческой натуры.
Чтобы в поисках новой картинки двинуться, снова мне осторожность
требуется; одно движение резкое, и хрупкая хрустальная работа рассыплется
мелкими ледышками, скроется под водой — не восстановить уж больше, не
повторить…
Вдоль бережка, он весь навиду, рисунки один другого краше и необыкновеннее,
и не проходит чувство пьянящего мою душу восторга! Узкие пластинки листков
ветлы в солнечных лучах похожи на инкрустированные неизвестным художником
игрушечные мечи, и даже торчащие из-подо льда черешки – что ручка меча; трогай,
любуйся, рассматривай и восхищайся! А то приходит сравнение с мороженым: бери
за палочку, и наслаждайся ледяной сладостью, вкушай прохладу…
Сантиметр за сантиметром исследую я ледяные узоры, и нет
сейчас действа для меня более интересного, как впитать и запомнить всё то, что природа
приготовила, расстаравшись.
Пробираюсь, пригнувшись, под ветками над водой на другой
бережок – есть, может, там непрочитанная мной страница, — и почти сразу
замечаю… О, нет — за что мне такая благодать неземная, волшебная?! Уж не за то
ли, что не остался дома, у телевизора, а, поверив в осеннее художество, отправился
на поиски царства-государства сказочного почти у самого порога?
«Осторожно, пожалуйста, осторожно!» — уговариваю я себя, и
склоняюсь, как можно ниже, над большим тополиным листом, на сердечко похожим.
Правая нижняя часть его, скорее, ближе к поверхности воды была, и сейчас она тончайшей
ледяной паутинкой укрыта, пожаловал которую из своего богатого дворца большой и
непременно добрый паук. Блестят на солнце покрывала мельчайшие ячейки,
миниатюрно сплетённые, словно серебряные; а над верхней частью листа работал,
видимо, другой художник. И тот, другой, по-своему её украсил; чеканя
поверхность то мелким, а то крупным инструментом; а потом всё это обработал
невероятным образом, и получилось хрустальное творение, опять же, воздушными
пузырьками наполненное.
Пузырьки здесь на глубине разной и хаотично разбросаны, то
редкие, то собранные кучно, то белые, а то вдруг голубые, с переливами,
переходящими в невероятные цвета. Я прикрываю тополиный лист рукой, солнечный
свет перегораживая; пластинка приобретает таинственный синеватый оттенок по
всей поверхности – вот-вот, кажется, произойдёт какое-то невероятное,
невиданное и неслыханное доселе чудо.
И в эту самую минуту слышу я знакомое уже сегодня
пение, и вижу, как на ветку почти рядышком со мной садится сначала один, а
потом и второй снегирь. Тоже прослышали про мою находку и посмотреть захотели?!
Ай, как здорово – никто не знает про снегирей, не встречал пока в деревне, а
они – вот они, красавцы красногрудые, поют мне свою красивую песню, наполняя
день замечательным настроением.
Не дышу, не шевелюсь — до того ли сейчас, — и не знаю,
сколько проходит секунд или минут, прежде чем снегири срываются с ветки и
исчезают, как показалось мне, радостные. А я ещё некоторое время любуюсь
тополиным листом, и с сожалением замечаю, как медленно-медленно оплавляется
ледяной рисунок.
Солнце окончательно проснулось – день начинается!
Иван
СКОРЛУПИН, Петропавловский район Алтайского края.
