Расскажи
мне старица,
да
во всей красе предстань…
Краски! Их много, и они всюду — багряные, золотистые,
желтоватые, зелёные тёмные и зелёные светлые. Серые, коричневые, красные,
малиновые… Весь небольшой островок между рекой Ануем и старицей не иначе как осенний
райский уголок для тех, кто в дождливую погоду не желает мучиться у телевизора,
лежать на диване или скучно сидеть у окна в ожидании вёдра.
Моросит мелкий дождь, а я стою на берегу, в этом месте
высоком, вижу внизу деревья и старицу, очень узкую здесь, нехотя уползающую в
заросли, и чувствую радостный трепет сердца своего! Очередной экспресс «Неделя»
мчится на большой скорости, заботами своими погромыхивая на стыках будней.
Остались два последних вагона – «Суббота» и «Воскресенье», — есть ещё шанс, ещё
можно успеть запрыгнуть и умчаться в прошлое, чтоб жить воспоминаньями. Я не
стану прыгать на подножку; мой экспресс, надеюсь, где-то далеко-далече. Мне
рано жить воспоминаньями – это как раз про моё сегодняшнее мгновение…
Спускаюсь к старице; чуть дальше она широкая и
спокойная, там прекрасная заводь для гусей и уток, а тут ручеек узенький, но
зато весёлый, он несёт тополиные яркие листочки, как кораблики, они мечутся от
бережка к бережку, крутятся-вертятся, суетятся-торопятся. А чуть ниже
зеркальная гладь богаче, просторнее и оттого свободнее; листочки замедляют свой
бег, как к пристани, причаливают к упавшему тополю, присоединяются к приплывшим
ранее и уже образовавшим цветную ярко-пёструю ковровую дорожку в два слоя. На
первом, верхнем, листочки свернулись лодочками, легкий свежий утренний ветерок
колышет их едва заметно, не выпуская из водного плена. Нижний же слой сплошь соткан
из затопленных разноцветных; листочки просвечиваются в зеленовато-бурой воде,
придавая местечку неповторимый узор.
Этот почти загадочный уголок послужить бы мог сюжетом
кинофильму о старинной лесной жизни. Этакий уже почти зацвётший пруд, с богатой
историей про то, как жила ведьма в лесу, и был у неё друг водяной. Имел водяной
богатое водное владение с листьями в позолоте поверху. Служили они ему дорожкой
от одного берега до другого, и он прогуливался по ним при луне, когда вокруг никого
не видно.
Сейчас водяного нет, задержался до утра где-то, с ведьмой, подругой
своей, возможно, беседу беседует, а тут я на берегу объявился, стою, владениями
его без спросу восхищаюсь…
Как в зеркале деревья, что на бережку, отражаются в водной
глади, и там, где растут они дружно, рядышком, вода темнее, а в просветы между
ними небо смотрится спросонья, ещё неяркое, бледноватое.
Мелкий, уютный дождик со мною здесь, тихий и лиричный.
Несмело, застенчиво в старицу дождинки падают, и мелкие круги в ту же секунду
разбегаются по воде. Ещё не угасли первые, как тут же вторые, третьи торопятся
себя показать, меня порадовать; узоры-кольца на воде напоминают кольчугу
добра-молодца. Вот раскинул мастер новую свою кольчугу, чтоб посмотреть, какова
она, да и отлучился на минутку, чтобы меня не отвлекать разговорами.
С нависшего надо мной тополя каждую минуту-другую
скатывается капля; вижу я, как растёт она, прикидывая, в то ли место попадёт, в
другое ли. От неё, поверх мелких, что рисует дождь, рождается круг побольше, он
расплывается-разрастается; покачивается без того нечёткое отражение неба и
деревьев, едва заметно колышутся и листочки-кораблики.
Тихая мелодия звучит в душе, и кажется мне, в унисон
кружочкам на воде слышу я отдалённый колокольный звон: на ещё не угасшие звуки
ложатся новые, яркие, вдохновенные, и рождается тот самый чарующий красивый
божественный звон, слушать который хочется долго-долго. Звон тот силу даёт, на добрый
мотив настраивает; дарует способность видеть и понимать прекрасное, что есть вокруг
тебя сегодня и что восхитит и удивит завтра.
Круги на воде и есть те самые ноты песни дождя, и я её
первый благодарный слушатель.
Меня не заметив, из воды ондатра показывается, торопится к
правому берегу; волны в обе стороны побежали по старице, закачались листья в
танце. А ближе ко мне гаснут волны, рябь образуя, а потом и совсем на нет
сводя. Что-то изменилось вдруг, а что, не понять пока.
Срываются с тополя листья, но, мокрые, не кружатся по
обыкновению, падают быстро, будто торопятся успеть покачаться на волне. Один
листок попадает на ондатру, та чего-то пугается, уходит под воду, а через
несколько минут старица успокаивается, и только дождик напевает шёпотом песню
свою, ноты на воде записывать не забывая, да по-прежнему падают с тополя надо
мной редкие капли, рисуя чёткие недолгие круги.
Окончательно проснувшееся солнышко пробивается на островок;
ветерок пугается, стихает. А тут и дождик присмирел. Скатывается с листа надо
мной последняя капля, последний круг на воде нарисовав, а потом солнце весело
побежало по золочёной дорожке; заряжая светом ярким мокрые тополиные листья, те
блестят радостно, и такая чудная лесная страничка взору предстаёт — в водяного
впору верить, здесь царствующего.
Сижу, замерев; не видно течения – поутру заснула старица пока
ещё летним сном: незачем да и некуда ей торопиться. Здесь, островок омывая,
можно скоротать в тиши время до зимы.
Тишина! Она не менее волшебная, чем яркие краски осени. Её,
тишины, здесь много, и она всюду: на вершинах тополей, за деревьями, на водной
ковровой дорожке. И даже неподалёку сонно плавающие гуси и утки не нарушают её,
спугнуть боятся.
Солнце окончательно прогнало тень вглубь лесочка, чтоб не
путалась меж деревьев, не скрывала блеск мокрых от дождика разноцветных
листьев; умытые деревья видятся мне весело и бодро появившимися из водного
царства – осмотреться, обсохнуть, да на службу дневную заступить, людей чтоб радовать
осенним багряным нарядом.
Уютно здесь; но, знаю — там, чуть дальше, не менее загадочные
и красивые места. Особенно сейчас, пока гуляет ещё лето по островку и осень несмело
просит уступить ей своё место.
…До меня солнышко тоже добирается, встрече радуется,
приглашает пройтись по лесной дорожке. Я с удовольствием откликаюсь, но едва
первые шаги делаю, как замечаю прикрытую листьями на земле большую ракушку,
удивляюсь — откуда она здесь, — наклоняюсь, чтобы поднять, и улыбаюсь. Да
совсем не ракушка это, а всего лишь большущий древесный гриб, не то сам
оторвавшийся от дерева вместе с узенькой полоской коры, не то кем-то сломлен и
брошен.
С интересом рассматриваю находку, потом пристраиваю её на
тропинке, чтобы сфотографировать. Переношу туда-сюда, и каждый раз убеждаюсь — со
стороны очень гриб похож на ракушку и цветом своим, и кольцами-завитушками. Не
решаюсь бросить, беру с собой — друзьям подарок осени показать.
Много раз бывал я в этом лесочке зимой, весной, летом и
осенью; тропинка помнит мои шаги, наверное, и я знаю – приведёт она меня, друга
своего давнего, к старенькому пряслу, прижившемуся на склоне высокого берега.
Невыразительное, смастерённое из четырёх горбатых ветловых прожилин и десятков
трёх палок из той же ветлы, непонятно, какую миссию выполняющее и чего отгораживающее,
прясло это как старичок-лесовичок, хранительница порядка и тишины.
С соседнего тополя упавшая большая ветка наполовину прикрыла
прясло, высохла, но пожухлые листья на фоне пока ещё зелёной травы смотрятся
хоть и немного печально, зато, как и всё вокруг, красочно и таинственно.
Полуоторвавшиеся от прожилин палки покосились, стоят вкривь
и вкось, будто убежать собираются. Кажется, тронь я сейчас ставшее ветхим
сооружение, и оно, уставшее, упадёт с радостью на траву и листья, чтоб
отдохнуть, наконец.
Чего же делает тут прясло, немного не дотянувшееся до берега
старицы и посторонившееся, чтобы пропустить тропинку, торопящуюся скрыться за
недалёким поворотом. Отсюда виднеются просторная поляна, часть речушки и лесок,
в том месте уже переодевшийся в осенний наряд.
Может быть — это похоже на правду, — смастерил некогда
прясло тот самый водяной, обосновавшийся рядышком и не желающий пропускать во
владения людей и бродящих по островку коров и лошадей. Старел водяной вместе с
самодельным незамысловатым ограждением своим, всё собирался подлатать-починить,
а потом махнул рукой, да и успокоился, взяв слово, что время само за него стилизует
прясло, как того пожелает.
И хорошо, что так вышло. Было бы грустно, однажды вновь
оказавшись на островке, не увидеть это прясло — грань между тем, что прожито и
тем, что называется будущим. А прикреплённые к прожилинам палки – не что иное,
как тоненькие вехи, начерченные вскользь, чтоб не очень в глаза бросались, но
всё же видны были…
как перед дальней дорогой, присаживаюсь я на пенёк с пряслом рядышком:
мысли упорядочить, эмоции по потаённым уголкам души разложить. Отец по случаю,
когда речь о порядке заходила, говорил нам, сынам своим, мол, дальше положишь —
ближе возьмёшь. Наступит новая рабочая неделя, принесёт она не всегда спокойные
и не совсем лёгкие будни, вот тогда-то я и воспользуюсь потаёнными уголками —
эмоциями положительными напитаюсь, с друзьями ими поделюсь…
Иван
СКОРЛУПИН, Петропавловский район Алтайского края.
